А. Политическая тайная разведка

Контрразведывательный словарь

Разведка политическая

1) тип разведывательной деятельности, объектом которого являются политические силы, средства, планы и секреты противника, а также его неохраняемые сведения внутриполитического и внешнеполитического характера. Кроме того, цель политической разведки заключается в подрыве морально-политического потенциала противника. Политическая разведка империалистических государств в первую очередь направлена против основных революционных сил современности - социалистических стран, мирового рабочего движении, народно-освободительной борьбы народов. Вместе с тем политическая разведка используется и в междоусобной борьбе капиталистических государств. Однако здесь она не приобретает столь всеобъемлющего, тотального характера, как в борьбе с основными революционными силами современности.

В зависимости от того, против кого (внутренних или внешнеполитических противников) направлена политическая разведка, она подразделяется на разведку внутриполитическою (политический сыск) и разведку внешнеполитическую. Политическую разведку обычно ведут различные разведывательные службы, специализирующееся либо на внутриполитической, либо на внешнеполитической разведке, но иногда эти функции выполняет и один орган (например, в фашистской Германии - РСХА);

2) Политическая разведка в узком смысле - один из видов внешней разведки, существующий наряду с военной, экономической и научно-технической разведками. В этот смысле она совпадает с понятием разведки внешнеполитической. В современных условиях наблюдается значительное увеличение удельного веса политической разведки в общей системе видов разведывательно-информационной деятельности империалистических государств против Советского Союза и других социалистических стран. Этот процесс обусловлен изменениями в политической стратегии империализма.

Центром политической тайной разведки является Министерство иностранных дел с его аккредитованными в иностранные государства представителями: послами, посланниками, консулами и пр. Находясь в иноземных государствах, чины посольства естественно чувствуют пульс их народной жизни, а вращаясь в обществе, особенно в чиновном, они невольно подмечают те неуловимые поначалу сдвиги их внешней и внутренней политики, которые потом могут превратиться в акты огромной важности. Заблаговременное, точное знание этих политических перемен и использование их в пользу своего государства и является главными задачами чинов посольства. Для этого им нужны особые осведомители – люди, поддерживающие связь со стоящими у кормила власти лицами, то есть нужна тайная агентура. Так как обнять чинам миссии всю многогранность современной жизни затруднительно, то им придаются специалисты в лице военных, военно-морских, торговых, а иногда и финансовых агентов. Подчиняясь главе миссии в общем порядке службы, они вместе с тем непосредственно зависят от соответствующих министерств: военного, морского, торговли и промышленности, финансов, работая по своей специальности и их указаниям. Разрешение сложной задачи, выпадающей на долю политической разведки, в значительной степени облегчается, если будет умело организовано дешифрирование получаемых агентурным конечно путем телеграмм разных миссий и местных учреждений.

Первый лорд английского адмиралтейства, то есть морской министр Фишер (1905–1910 гг.) так пишет об этом вопросе в своих воспоминаниях: «Жаль, что не только в последней войне, но также особенно в Бурской, наши шпионы и наши разведывательные пункты были не на высоте. То, что мне сказал султан, произвело на меня такое впечатление, что я сам взялся за это дело, и благодаря патриотизму некоторых англичан, занимавших высокое положение в торговле на Средиземном побережье, я смог создать в Швейцарии частное тайное центральное разведывательное бюро, а Провидение так устроило, что благодаря счастливому стечению обстоятельств я был в состоянии получать все шифрованные донесения из разных иностранных посольств и консульств, а также и ключи к шифрам» («Geheime Machte», Oberst W, Nicolai, стр. 13). He менее определенно говорит генерал Ронге о расшифровке сербских телеграмм. «Благодаря богатому опыту Балканской войны 1912–1913 гг. и перед Великой войной, – в своей книге «Kriegs und Industrie Spionage» он пишет, – расшифровка сербских телеграмм уже не представляла никаких затруднений». Не расшифровкой ли австрийцами сербских телеграмм, особенно посылаемых в Петербург, следует объяснить несговорчивость Австро-Венгрии в период натянутых перед Великой войной дипломатических отношений с Россией?

Во всяком случае, в будущем научно поставленная работа по расшифровке телеграмм явится самым верным и быстрым средством освещения в руках политической разведки, главные старания которой должны быть направлены или на привлечение специалистов по разгадке шифров, или же агентов для покупки таковых какою угодно ценой, памятуя, что все для этого расходы окупятся сторицею. Само же получение шифрованных телеграмм из иностранных миссий или из местных почтово-телеграфных контор особого труда не представит.

Печально работала наша политическая разведка перед Русско-японской войной, в которую мы вступили, не спросясь броду. Если бы мы отдавали себе отчет в недружелюбном к себе отношении и Англии, и С.А.С. Штатов, то вероятно нашли бы способ мирным путем ликвидировать политические несогласия с Японией. Также неудовлетворительно работала наша политическая разведка перед Великой войной. Если бы мы знали наперед, что в результате Великой войны будет крушение трех серединных империй, в том числе и нашей, к чему приложили руки и наши союзники, то едва ли мы начали бы эту войну, какими бы гуманными лозунгами они нас ни манили. Еще печальнее результаты политической разведки в Добровольческой армии. Для каждого участника Белого движения священны лозунги борьбы с большевиками, запечатленной кровью ее бесчисленных павших и замученных героев за дело освобождения поруганной Родины. Но совершенно с другой, чисто меркантильной, точки зрения смотрели на нашу эпическую борьбу якобы идейно помогавшие нам союзники. В июле 1919 года на сделанный в английском парламенте запрос правительству по поводу английской политики по отношению к большевикам военный министр Черчилль дал нижеследующие разъяснения: «Меня спрашивают, почему мы поддерживаем адмирала Колчака и генерала Деникина, когда первый министр (Ллойд Джордж) придерживается мнения, что наше вооруженное вмешательство было бы актом величайшей глупости. Я отвечу парламенту с полной откровенностью. Когда был заключен Брест-Литовский договор, в России были провинции, которые не принимали участия в этом постыдном договоре и они восстали против правительства, его подписавшего.

Позвольте мне сказать вам, что они образовали армию по нашему наущению и, без сомнения, в значительной степени на наши деньги. Такая наша помощь являлась для нас целесообразной военной политикой, так как если бы мы не организовали этих русских армий, германцы захватили бы ресурсы России и тем ослабили бы нашу блокаду. Они получили бы доступ к хлебным запасам Дона, к минеральным богатствам Урала, нефти Кавказа. Они снабдили бы себя всем тем, чего в течение почти четырех лет наша блокада их лишала. Таким образом, восточный фронт нами был восстановлен не на Висле, а там, где германцы искали продовольствия. Что же случилось затем? Большевизм хотел силой оружия принудить к послушанию восставшие против него окраины, сопротивлявшиеся ему по-нашему наущению.

Если после того, как восставшие окраины, подвергаясь риску, оказали нам помощь, мы сказали бы им: «Благодарствуйте, мы очень благодарны вам, вы послужили нашим целям, но теперь вы нам больше не нужны и пусть большевики режут вас», – тем самым мы высказали бы зложелательность с того момента, как мы их просили и обещали помощь? и в особенности после того, как они предприняли этот шаг и способствовали тем столь много победе союзников. Наша обязанность оказывать им помощь» («Times», 30 июля 1919 года).

На выраженное некоторыми членами английского парламента опасение, не слишком ли дорого будет стоить англичанам оказываемая адмиралу Колчаку помощь, тот же военный министр Черчилль прибавил: «Эти посылаемые снаряды являются избытком запаса английской армии; продать этот избыток на рынке нельзя, если же хранить снаряды в Англии, то парламенту придется ассигновать деньги на постройку сараев и нанимать присмотрщиков за хранением, а потому такая посылка снарядов не может считаться убыточной для английской нации».

То же почти говорит английский лорд Мильнер в своем письме от декабря 1918 года к одному английскому корреспонденту: «Вы спрашиваете, какое право имеем мы посылать наши войска для вмешательства во внутренние дела России и сколько времени это будет продолжаться после заключения перемирия? Ваш вопрос показывает, что вы ошибочно понимаете факт и деятельность английского правительства. Мы хотели как нельзя дольше воздержаться от вмешательства в дела России. Но мы имели нравственную обязанность спасти чехословаков*, и была срочная военная необходимость помешать обширным провинциям России, боровшихся против большевиков, быть захваченными большевиками и тем устранить возможность передачи ресурсов Германии. Я не говорю уже об огромных военных запасах, нам принадлежащих и находившихся во Владивостоке и Архангельске, которые большевики хотели передать Германии. Наше вмешательство увенчалось успехом. Чехословаки были спасены от истребления. Ресурсы Сибири и Украины не попали в руки неприятеля, и мы помешали, чтобы южные порты России сделались базами германских подводных лодок. Вот те наши результаты, которые помогли поражению Германии» (см. «Journal de Geneve», 20.12.1918 г., Лондон, 19.12.1918).

В 1920 году 2 августа при голосовании в английском парламенте кредита в 200000 фунтов стерлингов на расход по перевозке чехословацкого корпуса из Сибири в их отечество член английского парламента Малон указал, что этот корпус был употреблен в Сибирь на нелегальные работы (illigal work), каковое замечание было тотчас же остановлено председателем, предложившим г-ну Малину вопрос, не забыл ли г-н Малон своей присяги верности английскому королю

Были однако и правдивые англичане как автор книги «Правда об интервенции в России» («The truth of the intervention in Russia», Bern, Promachos House, 1918) Филипп Прайс, который между прочим говорит в ней: «Как человек, проживший эти четыре года в России и видевший страдания русского народа, я категорически заявляю, что анархия и голод, теперь (в 1919 году) царящие в России, суть последствия преднамеренной работы европейских правительств, и в этом отношении английское правительство, а равно и германское вели себя как коршуны одной и той же стаи, и то что Германия делала на Украине, Англия делала то же самое в Сибири и к востоку от Волги».

Вышеприведенные разъяснения руководителей английской политики министров Черчилля и Мильнера, делаемые не в тиши дипломатических кабинетов, а опубликованные в газетах и притом в период операций наших белых армий, ясно показывают, насколько убого была поставлена у нас политическая разведка.

Для уяснения истинных причин помощи противобольшевистским армиям со стороны наших союзников не надо было даже иметь дорогостоящей тайной агентуры, а лишь только систематически читать иностранные газеты. Уяснив же причины, можно было должным образом использовать выигрышность своего военно-политического положения. В самом деле, антибольшевистские армии нужнее были нашим союзникам, чем последние нам. В этой недооценке себя и заключается кардинальный недочет политической разведки антибольшевистских армий. Для суждения об удовлетворительной постановке в Германии тайной политической разведки в мирное время может служить секретный отчет о военной игре офицеров Генерального штаба 1905 года, веденной графом Шлиффеном. Политическая обстановка в ней очень близка к той, что имела место в Великую войну. Тогда уже считалось, что Италия как член Тройственного союза не выступит на его стороне, а будет соблюдать нейтралитет. Таковой же нейтралитет, но благожелательный по отношению к Германии будет блюсти и Бельгия. Англия не только будет на стороне России и Франции, но даже пошлет свои три корпуса на континент. Но чего не предвидела германская политическая разведка – это того, что английская пропаганда в Великую войну поднимет против Тройственного союза почти весь мир, и даже С.А.С. Штаты откажутся от своей формулы Монроэ – о невмешательстве в неамериканские дела. Не предвидела германская политическая разведка также и того, что затяжная война и физическое истощение германского народа как следствие блокады нашими союзниками приведут к революции в стране и к крушению трех серединных европейских монархий.

Еще менее того она была осведомлена о вреде большевизма для себя самой, направляя в Россию агентов с Лениным во главе, памятуя казалось бы мудрое правило, что на войне не все средства хороши. Будь германская политическая разведка накануне Великой войны на должной высоте и знай немцы приблизительные последствия ее, никогда они не начали бы ее с таким легким сердцем. Да и победительница – Англия, руководившая политической разведкой держав Согласия, результатом чего и было крушение серединных империй, никак тоже не предполагала, что через 20 лет после того она сама покатится в пропасть по наклонной плоскости, и ее политические деятели не раз упрекнут близорукость своей политики, особенно в период стояния у власти Ллойда Джорджа, разрушившей Императорскую Россию, – необходимейший фактор мира на азиатском континенте. И чем ближе будет закат английской мощи в Индии и Австралии, тем сильнее будет ее разочарование в дальновидности своих политиков времен Великой войны.

В этом отношении была права английская газета «Morning Post», еще 13 августа 1918 г. писавшая: «Наши политические деятели, которые поддерживали революцию и даже большевизм, нанесли английским интересам в Рос-сии непоправимый ущерб» (Н. Е. Муров, «Плоды народовластия», Париж, 1923, стр. 65).

Также как армия и флот являются оружием стратегии, так слово или пропаганда вообще есть оружие политики, причем и стратегия, и политическая пропаганда должны работать рука об руку, имея лишь одну цель – победу над врагом.

Политическая пропаганда преследует двоякую цель – поднятие настроения среди собственного населения путем хотя бы раздутия своих успехов и преувеличения неудач противника и понижение духа своего противника непосредственным воздействием или же через нейтральные страны. Эта двоякая задача политической пропаганды видна из организации ее в Великую войну в Англии. Стоявший во главе всей политической пропаганды союзников лорд Бивербрук имел трех помощников. Одного для неприятельских стран – лорда Нордклифа, одного для нейтральных стран – лорда Розенмера и одного для пропаганды в собственной стране – лорда Киплинга («Мои военные воспоминания. 1914–1918 гг.» Эрих Людендорф, стр. 356). Методы политической пропаганды должны быть чрезвычайно деликатны, дабы лозунги ее не били в глаза своей резкостью, а как бы носились в воздухе, незаметно создавая настроение масс, то есть народное движение. Конечно такая тонкая работа по плечу лишь недюжинным натурам, которые за плату или в погоне за создаваемой им работодателями славой творят дело политической пропаганды, развращая народные массы. Достаточно сказать, что граф Лев Толстой как разрушитель существовавших до него религиозных и социальных устоев русского народа затмил собой талантливого писателя и художника, творца «Войны и мира», «Анны Карениной» и др. Еще задолго до революции яд злостной политической пропаганды разливался по всей России благодаря работе таких талантливых артистов как Орленев, создавший тип безвольного царя Феодора Иоанновича в бывшей до конца 90-х годов под запрещением трагедии гр. Алексея Толстого того же имени; талантливого артиста Шаляпина с его романсами «Как король шел на войну», «Блоха» и пр., художественным исполнением коих нельзя было не увлекаться. А в воздухе между тем как бы сама собой носилась параллель между царем Феодором Иоанновичем и императором Николаем II; проводилась резкая грань между положением на войне царя и обыкновенного смертного и пр. А кто из нас не увлекался точно по щучьему велению идеализацией «Дна» Максима Горького и вообще отбросов человечества, песнями каторжан, сделавшимися излюбленными номерами наших увеселений! Все это делалось как-то само собой и не было никакой возможности найти главных заправил этой систематически ведомой разрушительной работы, неустанно подрывавшей главные устои, на которых жиждилось государство Российское. Взывать к печати было бесполезно, ибо она то и являлась главною цитаделью этих разрушителей.

Выбор объектов пропаганды представляет собой тоже немало затруднений, так как желая разрушить моральные устои страны, надо принимать во внимание и психологию народа. В этом отношении работа английской пропаганды заслуживает большой похвалы. Желая надломить боевую мощь Германии, английская пропаганда никоим образом не решается развенчивать ее народного героя фельдмаршала Гинден-бурга, а все свои стрелы направляет на бывшего в тени фактического генералиссимуса ее армии генерала Людендор-фа, беспощадно заливая его грязью клеветы.

То же самое делалось и у нас еще задолго до революции. Грубо колебать в глазах русского народа престиж монарха было бы нецелесообразно, а потому к этому адскому делу осторожно приступает революционная пропаганда сейчас же после неудачной Русско-японской войны и следовавшей за ней малой революции. Для этого она придвигает к ступеням императорского трона простого мужика, хлыста по своим религиозным убеждениям Распутина, снабдив его даже чудодейственной силой. В книге его секретаря еврея Арона Симоновича «Распутин и евреи» подробно описана встреча Распутина, возвращавшегося с богомолья в Иерусалиме к себе, в Тобольскую деревню, с приехавшими помолиться в Киев Великими Княгинями Анастасией и Ми-лицей Николаевными. Случайно якобы приходит к ним во двор Распутин, им заинтересовывается Великая Княгиня, приглашают даже его пить с ними чай и в разговоре узнают, что Распутин умеет лечить гемофилию, неизлечимую болезнь, которой страдал Наследник-Цесаревич. Благодаря этому, из чувства любви матери к ее единственному сыну, Распутин вводится ими не только в царский дворец, но даже полонит душу Императрицы. При содействии подкупленных лиц мистифицируются чудеса не только над А. А. Вырубовой, но и над самим Наследником-Цесаревичем. Достигнув этой главной своей победы, пропаганда приступает к ее эксплуатации путем распускания не столько в простом народе, сколько в кругах интеллигенции гнусных инсинуаций на Государыню и ее дочерей и достигает в конце концов своей цели – расшатывания доверия народа к монарху. Особенно знаменательна в этом отношении речь П. Н. Милюкова в Государственной Думе 2-го ноября 1916 года, договорившегося чуть ли не до государственной измены самой Императрицы.

Сила этой пропаганды была настолько велика, что даже такой казалось бы столп правого крыла Государственной Думы как Пуришкевич, идет в заговор с одним из лидеров кадетской партии в Государственной Думе Маклаковым для убийства Распутина, этого мавра, сделавшего уже свое дело, то есть в достаточной степени уже поколебавшего императорский трон в глазах почитавшего его русского народа. В интересах революционной пропаганды Распутин должен быть убран не руками создавших его левых партий, а правыми деятелями, для чего в заговор приглашается даже член императорской фамилии Великий Князь Дмитрий Павлович.

Убран был наконец с политической арены Распутин. Но Россия продолжала катиться в пропасть при дружном содействии своих союзников, в слепоте своей не желавших видеть, что они рубят тот сук, на котором покоится залог их победы и их будущего благополучия. Достаточно сказать, что оттяжка войны на полтора года вынудила союзников втянуть в нее С.А.С. Штаты, заплатить жизнями сотен тысяч людей и миллиарды денег для того, чтобы через 20 лет выполнять желания побежденного их злейшего врага – Германии.

Я воочию убедился в силе революционной пропаганды на бывшем в феврале 1917 года в Петербурге процессе против состоявшего при председателе Совета министров Штюрмере чиновника Манасевича-Мануйлова, бывшего вместе с тем и секретарем Распутина. Этот установленный расследованием по приказанию Главнокомандующего Северным фронтом генерала Рузского провокационный процесс нужен был революционной пропаганде лишь для того, чтобы убедиться в слабости правительства, а попутно через голову покойного Распутина забрызгать грязью императорский трон. Процесс этот был создан директором Департамента полиции генералом Климовичем при содействии директора Соединенного банка в Москве графа Татищева. На процессе фигурировали корифеи нашей адвокатуры Караб-чевский, Аронсон и др. От пускавшейся лишь по билетам в зал суда публики ломились скамьи. Я был допрошен первым как свидетель со стороны защиты и смело, по совести высказал свой взгляд на это провокационное дело. Желание гражданского истца Карабчевского в свою очередь спровоцировать меня и тем аннулировать мои показания нашло горячую и резкую отповедь с моей стороны сначала ему, а затем и ставшему на его сторону председателю Петроградского окружного суда Рейнботу. Это заставило Карабчевского и его московского коллегу прекратить постановку дальнейших мне вопросов, а во время последовавшего затем перерыва заседания суда извиниться передо мной председателю суда Рейнботу за резкость его поведения.

Подошли ко мне адвокаты защиты с Аронсоном во главе благодарить за должную отповедь Карабчевскому, который принужден был перевернуть неиспользованными несколько страниц с намеченными мне вопросами, при помощи которых он меня «загонял бы», по словам Аронсона. Я ничего не понимал во всем происходившем, и только представившийся мне после этого капитан I ранга из Ревеля, фамилию коего я забыл, разъяснил, какой террор царил до моего показания в зале суда; лишь я поставил на место председателя его Рейнбота, а равно своими показаниями разъяснил сущность процесса, за что он дважды меня благодарил. Судить о том, что было до меня в зале суда я не мог, так как был допрошен на четвертый, на сколько помню, день заседания, находясь до этого в особой комнате для свидетелей.

Из вышеизложенного видно, что даже представители нашей юстиции во главе с ее министром Добровольским, поставившим вопреки желанию Императрицы, как это видно из Ее писем Государю, на суд это провокационное дело Манасевича-Мануйлова, были также заражены революционной пропагандой.

Примером удачно поставленной нами политической пропаганды является многолетняя славянофильская пропаганда, центром коей являлось Славянское благотворительное общество в Петербурге, членами коего наряду с известными славянофилами как профессор Ламанский и др. являлись и военные: генерал граф Игнатьев, Паренсов и др. Моральный и материальный успех этого общества покоился на симпатичности русскому любвеобильному сердцу идеи защиты слабых, а особенно славян от насилия турок и австро-венгерских правительств, приведшей нас к ряду осложнений до Великой войны включительно.

Это общество располагало значительными средствами, часть коих шла на поддержание славянофильских идей между нашими заграничными братьями-славянами. Я достоверно знаю, что лидер словаков, писатель и поэт Гурбан Ваянский ездил в Петроград за субсидиями.

Эта пропаганда среди славян бывшей австро-венгерской монархии была чрезвычайно плодотворна и результаты ее сказались в сотнях тысяч пленных на Юго-Западном фронте. В самом начале войны меня однако удивляло сравнительно малое количество пленных чехов по сравнению с другими славянскими народностями, почему я и начал было разочаровываться в продуктивности славянофильской пропаганды в Чехии. Вскоре, впрочем, этот пробел был исправлен.

Генерал Ронге очень подробно описывает перипетии смелой борьбы лидеров славян как Крамарж, Клофач и другие с Австрийским правительством, которая в конечном результате привела к крушению австро-венгерской монархии. Немалую роль в этой борьбе сыграли сокольские общества, явившиеся тем славянофильским цементом, который связал воедино национальные стремления, главным образом, печать, а затем радио, кинематограф, театр, варьете и пр. В военное время вести пропаганду непосредственно в неприятельской стране весьма затруднительно, особенно если к этому не приняты меры еще в мирное время путем основания там своих органов печати, кино, театров и пр. Ввиду этого пропаганда должна вестись через прессу нейтральных стран, где помещение соответствующих статей сопряжено с затратой больших денежных средств. Но и эта работа должна вестись с большой осмотрительностью, дабы не возбуждать подозрения у противника. Надо и в этом отношении отдать должную дань английской пропаганде, которая кажется кроме Швеции держала в своих руках всю прессу нейтральных стран, не жалея на это денежных средств. Генерал Людендорф на 370-й странице своих воспоминаний говорит об этом так: «Лорд Нордклиф был прав, утверждая, что речь английского государственного лица стоила Англии 20 000 фунтов стерлингов, когда немцы ее перепечатывают, и 100 000 фунтов стерлингов, когда они на нее не отвечают».

Кроме денежных субсидий печать можно держать в руках и при помощи контроля отпуска бумаги, красок для печатания, аренды типографий и пр., что имело место в Добровольческой армии.

Пожалуй самым опасным средством политической пропаганды являются международные общества, преследующие якобы исключительно лишь гуманные цели, насаждение Царства Божия на земле, а не политическую работу, будут ли то масонские ложи – как смешанные по своему составу, французская, английская, американская и др., или находящиеся в той или иной зависимости от них бесчисленные пацифистские и другие общества, Общество Христианской Молодежи (так называемое ИМКА) и пр.

Документально обоснованными трудами профессора Сапешко, Винберга, Нечволодова, Петровского, Иванова, Маркова, Людендорфа, Свиткова и др. установлена причастность масонских лож к разрушительной политической пропаганде, хотя и прикрытой гуманными лозунгами.

Разрушительные политические, религиозные и социальные цели масонства ярко, кратко и документально изображены в окружном послании Собора Архиереева Русской Православной Церкви за границей в 1932 году, перепечатанном в «Церковной Жизни» 1935 года № 2. На странице 353-й своих военных воспоминаний генерал Людендорф таким образом характеризует разрушительную политическую работу масонства в Великую войну: «Работали и ложи (масонские) всего мира, издавна руководимые Англией, работали с совсем жутким влиянием этого могущественного из тайных союзов, служа англо-саксонской и, следовательно, интернациональной политике».

Задачи и средства разного рода международных пацифистских обществ изложены в книге Анны Нильсон «ABC der Friedens bewegung», изданной в 1936 году в Вене и Ревеле. Целями этого пацифистского движения, то есть установления Царства Божьего на земле, служат не только бесчисленные международные общества взрослых и молодежи, но даже союзы инвалидов и религиозные общества (экуменическое движение).

Более радикальным в этом отношении является национал-социалистическое правительство Германии, которое ведет энергичную борьбу с католической религией отчасти и потому, что высший центр духовного управления католической части германского народа находится не в самой стране, а за границей.

Результаты политической пропаганды союзников в Великую войну были настолько велики, что не только жители нейтральных стран, но и самой Германии все более и более убеждались в агрессивных ее стремлениях, совершенно забывая, что причиной войны являлась борьба между Англией и Германией за морскую гегемонию, остальные же союзники, не исключая и России, были лишь статистами.

Если победа на стороне Антанты, то это надо приписать главным образом искусно веденной ею политической пропаганде через тыл разложившей и фронт армии. Ллойд Джордж знал, что делал, говорит генерал Людендорф, когда благодарил лорда Нордклифа по окончании войны от лица Англии за веденную им пропаганду. Это был художник в деле влияния на массы («Мои военные воспоминания», стр. 354). Огромное значение политической пропаганды в деле крушения тыла серединных империй, приведшего к крушению и на фронте, учли и большевики, и немцы. Первые не жалеют средств, чтобы пропагандой держать в неведении истинно русские народные массы, делая из советского ада недосягаемый для всего остального буржуазного мира «земной рай», действуя по поговорке «клевещите, клевещите, что-нибудь останется». Политической грамоте ими отводится поэтому такое же место при обучении солдат как и строевым занятиям.

Не менее талантливо использовало печальные для себя результаты политической пропаганды во время Великой войны и германское национал-социалистическое правительство, упорно и систематически перевоспитывая свой народ под руководством талантливого министра пропаганды Геббельса. Только этой главным образом пропагандой и надлежит объяснить неслыханные до сих пор результаты народных голосований, дающие почти 100 процентов голосов за правительственные предложения. Это достигается трудом огромных кадров пропагандистов, для обучения коих, говорят, основана в Гамбурге особая академия с трехгодичным курсом на 15 000 слушателей. Этим единодушием германского народа вместе с блестящим состоянием вооруженных сил Германии надлежит объяснить небывалые успехи ее внешней политики в наши дни.

Из вышеизложенного вытекает, что Великая война наряду с огнестрельным оружием выдвинула в равное с ним положение и психическое (Правильно психологическое. – Прим. состав.) оружие – слово, явившееся могучим средством политической пропаганды, действующее на моральный элемент народов, – главный фактор, по словам Наполеона, победы над врагом.

Если так много высших чиновников считает, что разведка не должна выполнять функции предупреждения и оценки событий, то есть заниматься тем, что, по общему мнению, как раз и является ее прямой обязанностью, то не удивительно, что еще больше возражений и в более решительных формах встречает всякое предложение о необходимости приблизить разведку к политике-дать разведке право изучать различные возможности, открывающиеся перед политикой США в определенных районах, и оценивать правильность тех принципов, на которых основывается проводимая политика.

На вопрос автора, каким образом разведка может помочь государственному деятелю оценить вероятные последствия проведения того или иного политического курса, возможного для США в настоящее время, один из ответственных чиновников ответил, что такой деятель, поручая разведке изучить такого рода вопрос, практически уклоняется от выполнения своих прямых обязанностей. Государственный деятель, сказал он, обязан принимать решение даже в том случае, если он не располагает всеми необходимыми для этого фактами. Задача государственного департамента следить, чтобы он был полностью обеспечен такими фактами; вот для этого и существуют разведывательные органы. Разведка, твердо заявил он, должна представить информацию, большего от нее не требуется.

Другой чиновник также подчеркнул, что, по его мнению, подобные функции выходят за рамки деятельности разведки. Дело разведки-собирать и группировать факты, а затем взвешивать их и обобщать. Если разведка справится с этим, она сделает полезное дело: это даст возможность другим органам государственного департамента проверить правильность их собственной работы. Что же касается решения тех или других проблем, то это дело государсвенных деяте лей, которые имеют для этого большой практический опыт.

Обсуждая как-то с одним ответственным чиновником обзор по Дальнему Востоку, я спросил, каково его мнение о выводах, сделанных в этом обзоре. «О выводах?»,-переспросил он, раздраженно подчеркивая это слово, и ответил, что выводы-не дело разведки. Разведчик должен заботиться о том, чтобы в его обзоре были использованы все доступные ему факты. Он должен представить необходимый материал- только это от него и требуется. В ходе спора этот чиновник согласился, что во многих случаях разведчик не может не сделать каких-то выводов, но при этом он подчеркнул опасность отхода работника разведки от фактов и реальности. Разведчики склонны строить «воздушные замки», и поэтому их выводы должны тщательно проверяться теми, кто повседневно занимается проблемами данной страны. Конечно, заявил он, нас интересуют как проблемы «перспективные», так и проблемы непосредственной «практики». Важно и то и другое. Опасно лишь делать чрезмерный упор на одно в ущерб другому. Есть много областей, закончил он, в которых разведка могла бы с успехом работать, например она могла бы установить, насколько эффективны передачи радиостанции «Голос Америки». Разведчики должны собирать такие материалы, как, например, отзывы о работе «Голоса Америки», которые интересуют политических руководителей.

Подобные рассуждения повторяются всякий раз, когда государственные деятели и ответственные чиновники вынуждены обосновывать свои взгляды на роль разведки. Прежде всего рни особенно подчеркивают важность иметь все факты. Их пугает, что человек, занимающийся политикой и решающий какую-то проблему, будет необоснованно защищать свои собственные решения. Они чувствуют, что, если этот же человек будет заниматься и сбором фактов по интересующей его проблеме, он будет склонен подбирать факты, подтверждающие именно его точку зрения, а поэтому не сможет правильно решить эту проблему. Следует также иметь в виду, что к работникам информационной службы относятся обычно с недоверием. Поскольку это почти не относится к экономистам и, очевидно, совершенно-к уче- ным-естествоиспытателям, то объяснить это недоверие можно в какой-то степени только недостаточным развитием социальных наук. Во всяком случае, высокопоставленному деятелю госдепартамента, который чувствует себя в положении ученика знаменитого фокусника, поставленного перед необходимостью быстро решать возникающие перед ним проблемы, информатор представляется каким-то мечтателем, человеком, корпящим всю жизнь над пыльными книгами в мрачных залах библиотек, отгороженных от реальной жизни. В то же время государственные деятели склонны считать, что единственным источником истинных знаний и правильных суждений, необходимых для решения проблем, возникающих в реальном мире, в гуще жизни, скорее всего является практический опыт, а не академическая подготовка в учебном заведении.

По-видимому, они убеждены, что практический опыт вырабатывает способность «чувствовать» проблему, талант точного предчувствия и что только подобное «шестое чувство» может помочь устранить все сомнения при решении сложнейших проблем внешней политики и найти наиболее эффективный путь действия.

Эти мнения ясно и убедительно были суммированы одним из высокопоставленных деятелей, человеком высокого интеллекта и большого таланта, проявляющихся в способности глубоко проникать в суть проблем и четко и доходчиво излагать свои мысли. Он сказал, что точка зрения, обосновывающая существующее разделение сфер деятельности, исходит из того, что объективным может быть только независимый разведывательный орган. У разведчиков не может быть другой цели, кроме представления фактов в их чистом виде. Практически каждый, вероятно, имеет собственные политические взгляды, особенно в США, где профессиональным политикам24 не доверяют. Однако он убежден в правильности конценции, исходящей из того, что информация более объективна, когда собирающий ее человек не решает политических вопросов. По его словам, изучение различных возможностей, открывающихся перед политикой,-функция политическая; если разведчик станет заниматься вопросами политики, он не сможет быть объективным.

Разрешить изучать эти возможности и государственным деятелям и разведчикам, продолжал он, также было бы ошибкой. Если в разведке имеются лучшие работники, можно переменить таблички на дверях их кабинетов и сде лать этих людей ответственными руководителями. Но если вы объедините обе эти функции, вы покончите с самой идеей разведки. И совсем другой вопрос: должна ли быть разведка централизованной или децентрализованной.

Он сказал далее, что для политика самым главным является опыт. Каждый способный специалист или ученый умеет анализировать. Однако одно дело анализировать статьи Версальского договора, и совсем другое-давать оценку современным событиям. При анализе внешнеполитических фактов, требующих принятия решений, никакая научная подготовка не поможет, здесь.нужен опыт. Джордж Кеннан, например, лучше разбирается в значении происходящих событий, чем любой работник информационной службы разведки. В чем же между ними различие? А различие в том, что один привык иметь дело только с реальной жизнью, а другой-с библиотеками. Продолжая, этот руководитель заявил, что он предпочитает в случае необходимости лечь под нож сельского врача, чем иметь дело с одним из тех блестящих ученых-медиков, которые ничего не знают, кроме лаборатории и книг. Мы нуждаемся больше в профессиональных политиках, чем в экспертах и ученых. Поэтому государственный департамент и готовит профессиональных политиков, давая им возможность получить опыт и соответствующую подготовку. Если бы ему пришлось делать выбор между опытным историком и профессиональным политиком, имеющим опыт практической работы, он остановил бы свой выбор на втором. Когда все факты выложены на стол, сказал он, ответственному чиновнику «шестое чувство» подскажет, какой из них главный. Такой работник как бы имеет своего рода антенну (при этом мой собеседник приложил ко лбу тыльную часть ладони и пошевелил пальцами), которая дает ему знать, когда она принимает правильные факты. Эта способность порождается опытом. Чтобы ее выработать, надо много поплавать вокруг и около!

На вопрос, зачем же держать для сбора фактов людей, не имеющих отношения к решению политических вопросов, когда только одни ответственные чиновники могут давать окончательную оценку фактам, последовал ответ, что-и они могут ошибаться, хотя в общем ответственный чиновник всегда оценит факт правильнее, чем работник разведки. Поэтому кто-то должен собирать сведения, чтобы ответственный чиновник имел перед собой все факты. Тогда он может сказать: «Это, конечно, факт, но он не заслу живает внимания. А вот это очень важный факт». Но ответственный чиновник не должен сам собирать сведения, так как он может пропустить какой-нибудь важный факт или просто его игнорировать.

Когда автор, поблагодарив собеседника, уже собирался уходить, последний задержал его и в подтверждение высказанному привел еще один пример. Он рассказал, что некоторое время назад ему пришлось составлять докладную записку, касавшуюся проблем разведки. В этой докладной записке он рекомендовал разведывательную информацию называть не оцененной информацией, а просто информацией. Дело в том, сказал он, что, принимая первое определение, мы допускаем возможность недостаточно объективной оценки фактов, поскольку отходим при этом от нашей основы-неприкрашенных фактов.

III отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии, возглавляемое генерал-адъютантом графом Александром Христофоровичем Бенкендорфом, не могло не реагировать на появление этой новой угрозы. Борьба с «вредным» влиянием польской эмиграции, развернувшаяся в 1830-е годы, начиналась с попыток определить её численность, социальный состав и районы расселения по странам Европы. Далее предполагалось добывание сведений о созданных беженцами из Польши организациях, их политических лидерах, об их планах и намерениях, об эмигрантских печатных изданиях, о связях эмиграции с правительственными и парламентскими кругами стран пребывания, наконец, об источниках финансирования польских организаций. Необходимые данные должны были собираться по всем возможным каналам, в частности с помощью тайных агентов.

III отделение предусмотрело и организацию различного рода, как бы мы сейчас сказали, контрпропагандистских мероприятий, главным из которых считалось помещение в газетах и журналах европейских стран статей, разоблачающих несостоятельность обвинений эмигрантов по адресу России, её императора и его политики в Царстве Польском. Русские агенты искали и, надо сказать, всегда находили в Европе покладистых редакторов и журналистов, согласных за определённую плату публиковать статьи, прославляющие благодеяния русского царя в Польше. При этом в Петербурге со временем пришли к мнению помогать пишущей братии, готовой сотрудничать не только материально, но и путём предоставления необходимых для написания заказных статей фактических данных, включая статистику о созидательной русской политике в Царстве Польском (открытие школ, больниц, строительство дорог).

Вопросами внешней разведки руководство Третьего отделения начало заниматься с момента создания этого учреждения. Так, в 1826 г. Бенкендорф направил в Турцию армянского купца с целью создания агентурной сети в этой стране. В тридцатые годы XIX в. начался процесс создания агентурных сетей в Западной Европе.

С 1826 г. по 1844 г. внешней разведкой руководил глава Третьего отделения Бенкендорф. Разумеется, из-за большого объема других дел ключевую роль в разработке и проведении большинства разведопераций играл не он, а один из его подчиненных – Адам Сагтынский. О последнем мы расскажем ниже.

С 1869 г. по 1874 г. внешней разведкой руководил Константин Федорович Филиппеус. Последний утверждал, что именно он привлек к работе на Третье отделение множество талантливых разведчиков, в то время как при вступлении в должность обнаружил в штатах агентов весьма сомнительных:

«Один убогий писака, которого обязанность заключалась в ежедневном сообщении городских происшествий и сплетен. Первые он выписывал из газет, а последние сам выдумывал... Кроме того, ко мне явились: один граф, идиот и безграмотный, один сапожник с Выборгской стороны – писать он не умел вовсе, а что говорил, того никто не понимал... двое пьяниц, одна замужняя женщина, не столько агентша сама по себе, сколько любовница и сотрудница одного из агентов, одна вдовствующая, хронически беременная полковница из Кронштадта и только два действительно юрких агента...».

Непосредственно организацией политической разведки занималась 3-я экспедиция Третьего отделения. Отметим, что одновременно она отвечала за политический сыск не только на просторах Российской империи, но и за ее пределами. Речь идет о наблюдении за живущими в Европе политэмигрантами и при необходимости проведения против них активных мероприятий (например, насильственный вывоз на родину).

С 1832 г. начинаются многочисленные командировки чиновников 3-й экспедиции в Европу с целью изучения обстановки, приобретения агентов и организации системы наблюдения в столицах ведущих европейских держав того времени. В результате наиболее крупные резидентуры у Третьего отделения были созданы в Австро-Венгрии, Германии, Великобритании и Франции.

Возглавил заграничную разведку Третьего отделения чиновник по особым поручениям А. А. Сагтынский. До этого он занимался аналогичными делами в Главном штабе Военного министерства, а еще ранее руководил разведывательной деятельностью в Австрии и Пруссии, находясь на службе в канцелярии наместника Царства Польского великого князя Константина Павловича. Именно Сагтынский создал в Европе агентурную сеть из так называемых «агентов-литераторов»: Якова Толстого, К. Ф. Швейцера (резидент в Берлине и в Вене), французского журналиста Шарля Дюрана. Они, кроме ведения разведывательной деятельности, выполняли также задачи контрпропаганды, опровергая своими публикациями, регулярно появлявшимися на страницах газет, журналов и книг, неблагоприятные отзывы о России и режиме Николая I.

Обильную информацию о внешней политике Англии, Франции, Австрии давала Третьему отделению родная сестра начальника Третьего отделения Бенкендорфа баронесса Д. Ливен, жена русского посла в Англии, вхожая в придворные круги этих стран.

Кроме Англии и Франции, опорные пункты Третьего отделения имелись в Швейцарии, Бельгии и Австрии.

Якову Толстому удалось создать самую многочисленную агентурную сеть в Третьем отделении. В ходе своей разведдеятельности, кроме информации о Франции, Якову Толстому удавалось регулярно получать информацию и о соседних странах: Англии, Испании, Италии, Германии, Бельгии, Голландии, Швейцарии.

Начиная с марта 1850 г., в своих донесениях в Петербург Яков Толстой указывал, что традиционная враждебность Англии к России приобретает все более конкретные очертания. Так, в своем донесении от 27 марта 1850 г. Яков Толстой сообщал о планах Англии: «уничтожить русский флот и сжечь Севастополь».

Разведдеятельность Якова Толстого во Франции успешно продолжалась и после установления во Франции военно-полицейского режима Второй империи. Он приобретает новых агентов в ближайшем окружении Наполеона III. Одним из них становится секретарь императора, некий Паскаль.

После того как Франция весной 1854 г. вступила вместе с Англией в Крымскую войну на стороне Турции против России, Толстой был выслан из Франции и переехал в Брюссель – столицу соседней Бельгии, где продолжил руководить своими агентурными сетями во Франции и Англии и других европейских странах.

На протяжении всего периода Крымской войны он регулярно посылал в Петербург большое количество информации, необходимой для ведения боевых действий, а затем для дипломатических маневров и интриг на мирной конференции в Париже, где русскую делегацию возглавлял начальник Третьего отделения граф Орлов.



Разведка в системе стратегического управления

«Рассматривая вопрос о роли и месте разведки в системе стратегического управления, необходимо прежде всего различать разведку как один из государственных институтов и разведку как деятельность по обеспечению информацией государственных руководителей, необходимой для принятия решений в области внешней политики, обороны и обеспечения внутренней безопасности*.

Дело в том, что деятельность разведки (разведывательных органов) как института государства отнюдь не сводится только к получению информации, ее обработке, интерпретации, анализу и обобщению. В классическом понимании разведка (здесь и далее речь идет о «внешней разведке», об организациях и их деятельности применительно к зарубежным государствам) как один из органов государственного управления в области национальной безопасности (стратегического управления) призвана осуществлять получение информации тайными способами.

Но одновременно с давних времен разведка как государственный орган занимается также воздействием на внешнюю, внутреннюю, военную политику других государств (через «агентов влияния» средствами спецпропаганды и др.); в то же время разведорганы различных стран проводят акции по изменению политической обстановки и по смене политических режимов в других странах; ими осуществляются диверсионные операции в военное и мирное время; проводятся также антитеррористические операции, в т. ч. по захвату и уничтожению руководителей террористических организаций.

В последние десятилетия разведслужбы все больше тоже начинают «играть» на «массово-коммуникационном поле», борясь «за умы и сердца» не только политической элиты общественности в целом, но даже и непосредственно государственных руководителей». (С. 84-85).

«В данной работе речь идет именно об этой базовой функции разведки – причем применительно прежде всего к обеспечению принятия решений высшего государственного руководства и высшего военного командования (что во многих случаях – совпадающие понятия) по вопросам «войны и мира», по военно-политическим проблемам (или, что корректнее, – по проблемам политико-военным, исходя из общепризнанного примата политики по отношению к военным действиям, к военной стратегии).

Концентрация усилий разведывательной деятельности прежде всего на обеспечении высшего руководства информацией, необходимой для принятия решений, самоочевидна и решается едва ли не автоматически – но это так только на первый взгляд.

Недавний исторический опыт учит, что в условиях ярко выраженного противоборства государств в противостояние, в сложнейшее взаимодействие друг с другом вступают различные компоненты государственной машины (и политических систем в целом) обеих сторон. Это взаимодействие «по горизонтали» серьезнейшим образом деформирует «идеальные схемы» конфликтов между государств ами, которыми часто оперируют в обыденном сознании, их противоборства друг с другом в порядке реализации своих «национальных интересов», в том числе проведения ими политики национальной безопасности.

В мирное время возникает противоборство между военно-промышленными комплексами сторон и между военными ведомствами и его отдельными компонентами. Это противоборство способно серьезно деформировать геополитическую логику противостояния государств и логику построения оптимального набора систем вооружений.

С разведслужбами двух сверхдержав часто имело место также «взаимодействие по горизонтали». В годы «холодной войны» все больше усилий у разведслужб обеих сверхдержав уходило на противоборство друг с другом, на получение максимально возможной информации о деятельности разведки другой стороны (и контрразведки). Результаты в этой сфере деятельности ценились особо высоко «по обе стороны баррикад», что вполне понятно хотя бы в силу особой рискованности и сложности проведения соответствующих операций.

При всей важности нацеленности разведки на такую деятельность, на такую информацию она далеко не всегда является наиболее важной с точки зрения интересов стратегического управления. Исключение при этом составляет, разумеется, информация о деятельности разведслужбы другой стороны, направленной на изменение политической или политико-военной ситуации в той или иной стране мира, представляющей для данного государства жизненно важный интерес.

Новую обстановку во взаимодействии различных спецслужб создало скачкообразное увеличение масштабов деятельности террористических организаций. Противоборство с соответствующими радикальными политическими организациями стало повседневной задачей для многих спецслужб мира». (С. 86-87).

«Прежде чем перейти к рассмотрению вопросов роли разведки в обеспечении принятия решений в области национальной безопасности, необходимо коротко остановиться на том, что собой представляют разведывательные органы как институты государства.

Разведка – явление столь же древнее, что и война и политика. Что касается специализированных разведорганов, то у них, как правило, более короткая история. Вплоть до начала ХХ в. во многих государствах разведывательная деятельность осуществлялась в рамках деятельности дипломатических ведомств.

Она, как правило, совпадает с созданием таких органов стратегического управления, как военное министерство (военно-морское министерство) и генеральный штаб». (С. 87).

«Так, в России первый «специальный центральный разведывательный орган» был создан выдающимся военным деятелем Михаилом Богдановичем Барклаем де Толли в бытность его военным министром в гг. (Барклай де Толли по праву сегодня в глазах многих специалистов разделяет славу спасителя Отечества в войне 1812 г. – наряду с Михаилом Илларионовичем Кутузовым и императором Александром I.

До этого военное министерство получало необходимую для политико-военных решений информацию от внешнеполитического ведомства – министерства иностранных дел, имевшего постоянные дипломатические представительства за рубежом. Для обеспечения работы этого органа военной разведки в посольства и миссии (где главами состояли «послы военных генеральских чинов») были направлены для ведения разведывательной работы офицеры в официальном качестве адъютантов таких послов с высокими военными званиями. Назначение таких послов в то время было распространенной европейской практикой.

Сильнейший толчок развитию разведорганов во всех ведущих странах мира дала подготовка к Первой мировой войне, а затем сама мировая война.

К этому времени компонентами систем стратегического управления стали не только военные разведорганы [как часть системы военных (сухопутных сил) или военно-морских министров и генеральных штабов], но и органы политической разведки. Последние активно занимались и политико-военными вопросами высшего уровня, во многом пересекаясь с центральными военными разведорганами.

Такая практика сохранилась и по сей день. Пересечение деятельности служб военной (центральной стратегической) разведки и разведки политической во многих странах сохраняется и сегодня. И в ней есть и свои плюсы, и свои минусы.

Нельзя не отметить, что в период до Первой мировой войны и в ходе этой войны, принявшей огромные масштабы столкновения крупнейших держав мира, лица, возглавлявшие разведслужбы, не занимали высоких мест в военной и чиновничьей иерархии, не получали высших воинских званий. Так, наиболее известный из руководителей военной разведки воюющих сторон в ходе Первой мировой войны Николаи (возглавлявший долгие годы центральную военную разведку Германии) всю войну был в звании полковника и завершил ее в том же звании.

Соответственно, руководители разведорганов редко напрямую общались с высшим государственным руководством. – Я пока, например, не нашел ни одного свидетельства того, что руководители военной или политической разведки регулярно докладывали бы императору Николаю II в гг., как это делалось в ходе Великой Отечественной войны соответствующими руководителями, возглавившему вскоре после начала войны Ставку ВГК и ставшему Верховным Главнокомандующим.

После Первой мировой войны многие военные разведки существенно сократили масштабы своей деятельности (Франция, Англия, США, Германия и др.), прекратили свое существование с распадом Австро-Венгерской империи ее разведслужбы. При этом появились мощные, динамично развивающиеся разведки в СССР – политическая (в рамках системы ВЧК-ОГПУ-НКВД) и центральная военная разведка (Разведуправление РККА, затем Разведуправление Генштаба РККА). С окончанием Первой мировой войны не сократили своих операций разведслужбы Японии, особенно в Китае, Юго-Восточной Азии и на советском Дальнем Востоке.

После прихода к власти в Германии нацистов во главе с Гитлером наблюдается бурный рост спецслужб в этой стране и их активности как внутри Германии, так и за рубежом, с проведением разного рода «активных мероприятий», включая теракты против крупнейших государственных деятелей иностранных государств.

Еще более мощный толчок в развитии разведслужб произошел в г оды Второй мировой войны. Именно в этот период разведорганы значительно более активно стали использоваться не только для получения данных, необходимых для принятия решений, но и для прямого воздействия на ход борьбы – диверсий, террора, осуществления акций саботажа, проведения операций по смене государственных руководителей. Разведорганы также все масштабнее проводят операции «психологической войны» (разложения противника), а также служат каналом тайной дипломатии, призванной решать крупные политико-военные задачи – например, как это делалось через резидентуру американской политической разведки в Швейцарии.

Такие миссии разведорганов явно способствовали повышению статуса разведорганов и их руководителей в общей военной и чиновничьей иерархии. Это привело к тому, что там, где в годы Первой мировой войны руководил полковник, в годы Второй мировой войны появился двух - или даже трехзвездный генерал.

В период же после «холодной войны» во многих странах статус разведслужб (и их руководителей) в рамках государственного аппарата продолжал повышаться. В США с образованием Центрального разведывательного управления (ЦРУ) его директор стал подчиняться непосредственно Президенту Соединенных Штатов. В СССР руководство и политической разведки и военной разведки удостаивалось звания Генерал Армии (четырехзвездный генерал), не получая в то же время статуса, обеспечивающего де-юре их прямого подчинения «первому лицу» в государстве, как это было сделано в США с принятием Закона о национальной безопасности 1947 г., в соответствии с которым было образовано ЦРУ.

Руководитель политической разведки в СССР оставался подчиненным руководителю системы госбезопасности в целом (НКГБ, МГБ, КГБ при СМ СССР, КГБ СССР), а руководитель военной разведки – начальнику Генерального штаба Вооруженных сил СССР.

Видный деятель советской политической разведки, бывший заместитель начальника Первого Главного управления КГБ справедливо называет «звездным часом разведки» (советской) период начала «холодной войны» – вплоть до начала 1960-х годов. До этого у советской разведки был период крупных успехов после Гражданской войны, когда «авторитет СССР был исключительно высок, и широкие слои западной общественности видели в нас представителе неожиданно открывшейся заманчивой общественной альтернативы». В тот период «контакты устанавливались сами собой, вербовки делались быстро и на прочной основе, агентура была надежной и высоко эффективной в работе», – пишет Леонов. Последовавшие в конце 1930-х годов массовые сталинские репрессии в СССР, крупные ошибки во внешней политике привели к ухудшению общего климата в работе разведки. Но начавшаяся борьба советского народа с нацизмом быстро изменила ситуацию к лучшему. Престиж СССР поднялся «необыкновенно высоко»: «разумные люди» отчетливо видели, что Советский Союз был главным спасителем мира от нацизма. С началом же «холодной войны», как отмечает данный автор, «симпатии к нам если и уменьшились количественно, то качественно окрепли». – В результате «несколько десятилетий нашему противнику не удавалось изолировать советские представительства и разведку за рубежом, но с началом 1960-х годов процесс этот стал набирать силу. В основе его лежал развивавшийся экономический и социальный коллапс , сопровождавшийся морально-нравственным кризисом». (С. 88-90).

«Органы прямого управления разведслужбами (или их координации) от имени высшего руководства являются необходимым элементом системы стратегического управления в целом. Однако они часто создают дополнительную инстанцию между добытчиками информации и ее потребителями на высшем государственном уровне и «плохо воспринимаются» руководителями собственно разведслужб.

Специфика положения военной разведки, ее двойственность (когда она включает в себя стратегическую, оперативную и войсковую разведки) состоит в том, что она, с одной стороны, является частью военного ведомства. И во многих случаях она подчиняется не министру обороны (как это имеет место в США), а начальнику Генштаба (в послевоенный период в СССР и в Российской Федерации), что означает наличие, по крайней мере, двух иерархических ступенек между главой военной разведки и высшим государственным руководством. К тому же в целом ряде стран, как это отмечено выше применительно к США, традиционно своей разведкой обладают виды вооруженных сил, флот, военно-воздушные силы, сухопутные силы, войска ПВО и др. Нередко эти разведслужбы не ограничиваются обслуживанием оперативно-тактического уровня, а выходят на уровень стратегический, что делает их соперником стратегической военной разведки, замыкающейся на руководство военного ведомства. С другой стороны, стратегические оценки и выводы, конкретные сведения, касающиеся военной безопасности, добытые специфическими для этой разведки способами и средствами (и под особым углом зрения) могут представлять большой интерес не только для главы военного ведомства, но и для высшего государственного руководства. В силу этого руководитель военной разведки должен обладать возможностью (в присутствии или с ведома министра обороны и начальника Генштаба) докладывать по важнейшим вопросам напрямую высшему руководству страны.

В двойственности такого положения военной разведки кроется одна из причин того, что она часто подвергается процедурам реорганизации и переподчинения. Это неоднократно имело место в нашей стране, например в 1930-е и 1940-е годы, когда стратегическая разведка то замыкалась непосредственно на наркома обороны, входившего в высшее политическое руководство, то переводилось в подчинение начальнику Генерального штаба, стоявшего на ступеньку ниже главы военного ведомства. В гг. стратегическая военная разведка замыкалась непосредственно на, который через полтора месяца после начала войны стал не только Верховным Главнокомандующим, но и главой военного ведомства – Наркомом обороны СССР, о чем подробнее пойдет речь в соответствующей главе данной книги». (С. 93-94).

«Разведка и контрразведка семантически являются принципиально разными органами в системе национальной безопасности страны. Как и между различными разведывательными органами, между разведкой и контрразведкой имеются сферы, которые, если им не уделять должного внимания в процессе управления со стороны высшего руководства, ведут к ненужным, даже пагубным для стратегического управления коллизиям.

Идеальным в линии разведка – государственное руководство (военное командование) является прямое общение лиц, принимающих решения, с наиболее ценными «добытчиками» развединформации. Это рекомендуется делать, в частности, в трактате Сунь Цзы, который писал, что разведчики – это «сокровище для государства». (Сунь Цзы всех разведчиков (шпионов) разделил на пять категорий, подчеркнув, что всеми пятью категориями шпионов «ведает сам государь».)

В современных условиях на практике такие взаимоотношения крайне затруднены, а в подавляющем большинстве случаев и весьма опасны – как для государственного руководителя, так и для разведчика. Однако о сокращении дистанции между добытчиками информации и ее пользователями надо думать постоянно, добиваясь минимизации искажения и развединформации, движущейся «снизу вверх», к лицам, принимающим решения, и, с другой стороны, формирования задач, которые ставятся для разведки государственным руководством.

Ставя задачу для разведки, государственный руководитель в ряде случаев не может не задумываться о том, не приведет ли четкая, однозначная формулировка задачи к раскрытию его стратегического замысла противником. – Это может происходить и без наличия агентуры другой стороны в разведслужбе: путем перехвата с дешифровки указаний Центра (руководства разведки) своим резидентом и даже просто внимательным наблюдением контрразведки другой стороны за тем, по каким вопросам осуществляется сбор информации ее противником.

Эти соображения обусловливают в ряде случаев легендирование постановки задачи государственным руководством для своих разведслужб. Это легендирование может освуществляться в том числе внутри собственной конкретной разведслужбы или в органе военного руководства, осуществляющем координацию разведслужб.

Институционно отношения между разведорганами и органами, принимающими политические решения, гармонизируются отнюдь не автоматически, особенно в мирное время. Это же относится и к служебным взаимоотношениях между разведорганом и государственным руководителем. Между ними существуют принципиальные различия в их «модус операнди». Политический орган – прежде всего публичен. Настоящая же разведка по природе своей деятельности не публична, скрытна, максимально секретна. После акта «мегатеррора» 11 сентября 2001 г. в Соединенных Штатах противоречие между интересами политики, с одной стороны, и интересами разведки и контрразведки США – с другой, проявились, в частности, в вопросе о том, обнародовать или не обнародовать сразу же после тераков доказательства вины Усамы бен Ладена. Политически это было исключительно важно как для внутренней аудитории, так и международной (для создания коалиции для ведения целенаправленных действий) в США. Но спецслужбы были заинтересованы в максимальной засекреченности своих источников информации и методов ее получения.

Недаром даже в стране «самой старой демократии», Соединенном Королевстве Великобритании и Северной Ирландии, вплоть до 1980-х годов была засекречена фамилия руководителя политической разведки (в обиходе именуемой «Интеллидженс сервис»).

Разведка выходит из тени в политике обычно вынужденно, чаще всего в связи с крупными провалами разведчиков, со скандалами, имеющими отношение к деятельности разведки за пределами отведенного ей законами «правового поля» (как это было, например, в 1970-е годы в США, когда ЦРУ обвинили, в частности, в незаконной деятельности на территории самих Соединенных Штатов, что по закону было исключительной прерогативой органов контрразведки).

Это пришлось в определенной мере сделать и отечественной политической разведке в результате распада СССР (и резкой критики в обществе КГБ СССР в период «перестройки» и в 1990-е годы), что, как ни парадоксально выглядит на первый взгляд, помогло тому, что она не подверглась большому «раздеванию» и «раскассированию» (в чем большая заслуга принадлежит и его соратникам по СВР)». (С. 111-116).

«Деятельность разведки настолько сложна, настолько часто плохо стыкуется с остальными компонентами системы стратегического управления, что в ней действуют во многих ситуациях (проявляющихся регулярно) некие парадоксы.

Два главных «парадокса разведки» автор сформулировал еще в конце 1970-х годов, занимаясь проблемами информационного обеспечения принятия политических и военно-стратегических решений в США (а также в нашей стране, особенно накануне Первой мировой войны и Великой Отечественной войны).

Первый парадокс формулируется следующим образом: чем более ценная и нестандартная информация докладывается разведорганом государственному руководителю, тем меньше ей верят, тем сложнее она воспринимается.

Второй парадокс заключается в том, что чем более ценным агентом обладает разведка, тем сложнее реализовать в интересах «большой политики» получаемые от него важнейшие данные, так как при этом всегда возникает опасность «засветить» и «спалить» агента и целую агентурную сеть. А любой настоящий руководитель разведоргана постоянно должен заботиться о сохранности, безопасности своих источников информации.

Как отмечает бывший председатель КГБ СССР (занимавший перед этим должность начальника политической разведки – Первого главного управления КГБ СССР) , сведения на агентуру во всех спецслужбах – наиболее оберегаемые оперативные данные; лишь весьма ограниченный круг лиц в самой разведке и контрразведке может быть осведомлен о действующих агентах. История знает немало случаев, когда государственные деятели на переговорах со своими оппонентами из других стран козыряли сведениями, полученными из разведисточников, в результате чего этот источник просчитывался другой стороной и переставал существовать.

С другой стороны, история знает случаи, когда стремление обеспечить безопасность источника информации доводило до того, что высшие руководители в критический момент лишались его критически важной информации. Классическим примером может служить история реализации особо важной информации американской военной (военно-морской) разведкой накануне начала японской агрессии против США летом-осенью 1941 г. Тогда на некоторых отрезках времени в списке рассылки расшифрованных американскими клиптографами (система «Мэджик») японских дипломатических телеграмм был исключен Президент США – Верховный главнокомандующий Вооруженными силами. Дело было в том, что военные опасались возможных утечек от ближайшего окружения президента. Автору не раз приходилось слышать о похожих примерах от представителей разведслужб применительно к руководству и СССР.

Ветераны советской политической разведки рассказывали автору историю о том, как годами (если не десятилетиями) в специальных, особо охраняемых и засекреченных хранилищах ПГУ КГБ находились объемные документальные материалы по важнейшим вопросам военной политики западных стран. Эти материалы могли быть доложены высшему руководству после необходимой обработки прежде всего военными специалистами. Таких сециалистов недоставало в политической разведке, но они были в Минобороны СССР. Тем не менее эти материалы в другое ведомство не передавались, потому что в ПГУ КГБ не хотели допустить расширения круга осведомленных о наличии этих материалов». (С. 116-117).

« За последние 20-30 лет произошел гигантский рост возможностей разнообразных технических средств разведки, которыми она пользуется для получения результатов, ранее не достижимых. Развитие таких средств, явные успехи в их применении привели в ряде стран к появлению новых специальных разведорганов. Особенно это характерно для США со свойственной американцам национальной психологией упования на технологии и технические средства решения многих проблем, особенно в области обеспечения национальной безопасности.

Рельефное представление о том, что собой представляют в современных условиях технические средства разведки, дает тот набор инструментов, который был использован Соединенными Штатами в ходе операции НАТО в Косово в 1999 г. Основными средствами наблюдения из космоса являлись: космические аппараты оптико-электронной разведки (в ясную погоду, в любое время суток) и космические аппараты радиолокационной разведки (в сложных погодных условиях). Космические аппараты радиотехнической разведки давали данные о режимах работы радиолокационных станций и других радиоэлектронных средств ВС Югославии). Космические аппараты радиоразведки обеспечивали обнаружение и перехват переговоров по линиям связи в УКВ-диапазоне.

Еще в 1980-е годы в результате развития таких средств стали громко звучать голоса и политиков и военного командования о том, что «человеческая разведка» утрачивает свое значение. Сторонники этого считали, что у разведки с применением технически средств, особенно спутниковых, есть очень важное политическое преимущество – она в случае своих провалов создает гораздо меньше проблем, нежели «человеческая разведка».

Провалы в деятельности «человеческой разведки» не раз вызывали крупные политические скандалы. Крупным ущербом для советской внешней политики обернулась измена шифровальщика резидентуры ГРУ в Канаде Гузенко в 1945 г. Список агентов, который выдал Гузенко, включал многих известных за ее пределами людей – членов канадского парламента, ученых-атомщиков, руководящих деятелей компартии и некоторых лиц из других стран. Политическое значение этой информации оказалось настолько большим, что премьер-министр Канады сразу же отправился в Вашингтон, чтобы проинформировать обо всем Президента США.

Этот скандал был использован в США и Великобритании сторонниками «жесткой линии» в отношении СССР, послужив одним из сильных толчков в направлении возникновения феномена «холодной войны». Причем произошло это в тот момент, когда Советский Союз еще весьма значительно отставал от США в создании собственного ядерного оружия, а тем более средств его доставки. Страна победоносно завершила Великую Отечественную войну, но понесла при этом гигантские потери, значительно превосходившие потери США и Великобритании. Движение к «холодной войне» в результате началось намного раньше, чем Советский Союз к этому был готов в экономическом и в военно-техническом отношении.

Не меньшие скандалы вызывали инциденты с разведывательными самолетами (осуществлявшими аэрофотосъемку или радиоэлектронную и радиотехническую разведку) или с кораблями (наиболее острый кризис возник в связи с захватом КНДР американского разведывательного корабля «Пуэбло» в 1968 г.). Неоднократно возникали конфликтные и кризисные ситуации, связанные с полетами американских разведывательных самолетов У-2 (особенно в конце 1950-х – начале 1960-х гг.). Но в последующие годы их функции стали преимущественно выполнять спутники оптоэлектронной разведки.

Прерванный советскими войсками ПВО полет принадлежавшего ЦРУ самолета У-2 с пилотом Г. Пауэрсом повлек за собой события, которые прервали процесс нормализации советско-американских отношений («дух Кемп-Дэвида»). Если бы этот процесс продолжался, то разрядка с весьма высокой степенью вероятности имела бы место не в начале 1970-х годов, а на 15-17 лет раньше, что могло бы позволить избежать гонки вооружений последующих десятилетий (более обременительной во всех отношениях для СССР, чем для США) и острых кризисов, включая Карибский (Кубинский ракетный) октября 1962 г., когда обе стороны вплотную подошли к началу третьей мировой войны.

Полное право на существование имеет версия о том, что полет У-2 над СССР 1 мая 1960 г., закончившийся его поражением советскими ракетами под Свердловском, был организован теми в США, кто действительно был против «духа Кемп-Дэвида», против значительного улучшения советско-американских отношений.

Сторонники уменьшения упора на традиционную «человеческую разведку» громко заявили о себе в США в 1990-е годы, аргументируя это окончанием «холодной войны». (В то же время они, как правило, отмечают, что в разведке, ведущей сбор информации с применением сверхсовременных технически средств, слишком много средств тратится на получение первичной информации по сравнению со средствами на обработку полученной информации, ее анализ и реализацию).

События 11 сентября 2001 показали неправоту энтузиастов ставки на ведение разведки техническими средствами. Обнаружилась неадекватность потребностям контртеррористической борьбы данных, полученных техническими средствами, и явная недостаточность усилий американских разведслужб по получению сведений с использованием «человеческой разведки».

Спор между «технарями» и сторонниками «человеческой разведки» имеет отнюдь не схоластическое значение. От его исхода напрямую зависит объем ассигнований, выделяемых на один и другой вид деятельности , а во многом успех или неуспех разведдеятельности в обеспечении высшего руководства необходимыми данными.

Технические средства исключительно важны для получения «объективных данных» – текстов шифротелеграмм и телефонных разговоров, передаваемых данных о вооруженных силах, промышленности и т. п., снимков (полученных в оптическом, инфракрасном или в радиолокационном диапазонах). Но они не могут компенсировать получение особо важных документов, которые не передаются по техническим каналам связи, не могут того, что получает высококвалифицированная агентура от устного общения с носителями особо ценных сведений.

В силу этого «человеческая разведка», как и во времена Сунь Цзы, в последующие эпохи будет сохранять свою значимость.

При этом результаты «человеческой разведки» должны умело комбинироваться при анализе тех или иных феноменов, событий, тенденций, рассматриваемых разведчиками-аналитиками, с результатами деятельности разведорганов, получающих информацию с помощью технических средств». (С. 117-120).

Органы высшего управления в Российской Федерации

и проблемы их совершенствования

«Среди важнейших задач, которые, по моему мнению, предстояло решать Совету Безопасности в сфере обороны, было, во-первых, закрепление соответствующими решениями президента и Совета Безопасности тех параметров, которые должны были бы лежать в основе строительства Вооруженных сил РФ, их реформирования (модернизации) на основе проработок Минобороны 1993 – 1996 гг., Совета обороны 1996 – 1997 гг., комиссии по оборонной безопасности Совета Безопасности РФ в 1994 – 1996 гг. Во-вторых, принятие центральных решений относительно ядерной доктрины и ядерной политики РФ, включая решение вопросов о структуре и составе стратегических сил и других компонентов системы ядерного сдерживания. В-третьих, четкое определение сферы ответственности Минобороны и других «силовых структур» в стране, число которых, как уже отмечалось, в 1990-е гг. значительно увеличилось по сравнению с тем, которое было в Советском Союзе, а взаимоотношения между ними подчас принимали остро конфликтный характер, что наносило прямой ущерб национальной безопасности и обороноспособности страны». (С. 309-310).

«… было очевидно, что необходимо наличие нескольких основополагающих документов в этой области.

Таким документом прежде всего стали «Основы (концепция) государственной политики Российской Федерации по военному строительству на период до 2005 г.». Важную роль в разработке этого документа сыграли прежде всего сотрудники аппарата СБ и, а также заместители секретаря СБ, и ряд других сотрудников аппарата СБ (, и др.). Данный документ после согласования с председателем правительства, руководителем Админстрации Юмашевым, руководителями всех силовых ведомств был утвержден Президентом Ельциным в июле 1998года.

При определении внешних условий военного строительства в документе говорилось, что возрастает значение экономических, политических, социальных, экологических, научно-технических, информационных и др. условий в международных отношениях , однако и «военный фактор продолжает играть в них важную, а в ряде случаев – ключевую роль». При этом отмечалось, что продолжается противодействие (способное вылиться при определенных условиях в острую конфронтацию) утверждению отношений равноправного и взаимовыгодного партнерства России с другими государствами. Отмечалась опасность использования возможных внутренних конфликтов в Российской Федерации в качестве повода для иностранного вмешательства; говорилось о растущей угрозе распространения оружия массового поражения и средств его доставки, появления новых государств, имеющих на вооружении ядерное оружие.

Особое внимание я уделил тому, чтобы в данном документе было специально отмечено радикальное изменение форм и способов ведения вооруженной борьбы, возникновение новых требований к тактике, оперативному искусству, военной стратегии.

В числе внутренних условий военного строительства в России отмечалось, что «создание правового демократического государства сталкивается с большими трудностями», что сохраняются кризисные явления в экономике России , значительно снизился научно-технический, технологический и производственный потенциал большинства предприятий оборонно-промышленного комплекса. Было сказано о том, что снизился престиж воинской службы, уровень материального обеспечения и социальной защищенности военнослужащих, лиц, увольняемых с воинской службы и членов их семей, а также гражданского персонала военной организации.

В числе основных задач в области обеспечения обороны и безопасности России едва ли не впервые была записана задача обеспечения для России свободы деятельности в Мировом океане и космическом пространстве, доступа к важным для России международным экономическим зонам и коммуникациям в соответствии с общепризнанными принципами и нормами международного права .

Мы с коллегами исходили из того, что этот тезис нуждается в детальном развитии и углублении как обоснование необходимости развития российской морской мощи («морской силы»), включая Военно-морской флот РФ, которому в отечественной истории явно недоставало глубокого политического и экономического обоснования его целесообразности.

Было определено, что организация обороны страны базируется на принципе сочетания ядерного сдерживания со стратегической мобильностью интегрированных разнородных сил и средств.

В обеспечении координации деятельности и организации взаимодействия компонентов военной организации при решении задач обороны и безопасности за Министерством обороны РФ закреплялась головная роль по обеспечению обороны страны, защите и охране государственной границы в воздушном пространстве и в подводной среде, а также ее защите военными методами на суше и на море*. На МВД (с его внутренними войсками) возлагалась головная роль в деле пресечения, локализации и нейтрализации внутренних вооруженных конфликтов на территории РФ; на ФПС – головная роль по охране государственной границы РФ на суше, море, реках, озерах, иных водоемах , а на ФСБ – по решению задач борьбы с терроризмом, политическим экстремизмом, разведывательной деятельностью спецслужб и организаций иностранных государств.

Устанавливалась единая система военно-административного деления Российской Федерации на стратегические направления.

* К этому моменту политическая разведка подверглась едва ли не большим репрессиям, чем разведка военная. В различных ее звеньях появились опасно некомпетентные люди типа, о роли которого недавно подробно написал в своих воспоминаниях. Исследовавший дело Кобулова Примаков отмечает, что тот закончил 5 классов школы, курсы счетоводов, работал счетоводом на заводе, производящем бутылки для разлива минеральной воды «Боржоми», потом стал бухгалтером в НКВД Грузии, который в то время возглавлял. (Берия стал в 1938 г. одним из основных фаворитов Сталина, осуществив «зачистку» НКВД после «железного наркома» , выполнившего свою задачу и ликвидированного после того, как так же был использован Ежов для ликвидации Ягоды и его «команды», а Ягода перед этим – для ликвидации наследия.)

Здесь и началась сверхбыстрая карьера Кобулова: в 1940 г. он был назначен резидентом политической разведки в Берлин – на наивысший в тот период пост среди всех загранрезидентур. Именно через германские спецслужбы осуществляли целенаправленную дезинформацию Сталина, что проводилось германской стороной с августа 1940 г. вплоть до нападения на СССР 22 июня 1941 г., т. е. около года – срок весьма значительный, особенно в условиях острой международной обстановки, войны и на Западе и на Востоке. Гитлер лично утверждал материалы, передававшиеся Кобулову (через агента (латыш Берлингс), подставленного Кобулову германской разведкой, имевшего у Кобулова псевдоним «Лицеист», а у германской разведки «Петер»). – См. Примаков в большой политике… с.128-133.

* В целом можно отметить, что часто разведслужбы практически в равной мере используются как для целей информации своего государственного руководства, так и для целей дезинформации руководства других стран. При этом собственная дезинформация, проходя через каналы информационных систем других стран, возвращается (подчас в весьма причудливой форме) в информационные каналы собственного государства . Ведение разведкой одновременно информационной и дезинформационной работы в результате требует еще более высокого уровня координации всех соответствующих усилий как в рамках «разведывательного сообщества», так и между разведывательным сообществом и дипломатическим ведомством и ведомством военным.

* Это была последняя большая война XIX века, в которой русская армия по техническому оснащению (прежде всего по качеству и количеству артиллерии, по стрелковому оружию и др.) не уступала лучшей армии мира – французской. В Крымскую войну гг. российская армия, и особенно флот, вступили при значительном превосходстве в техническом оснащении со стороны первоклассных держав Европы. Состояние примерного равенства в технической оснащенности наших вооруженных сил удалось восстановить только в Великую Отечественную войну гг.

* Отражением такой глубокой сопоставительной самооценки является высказывание накануне его отъезда из Санкт-Петербурга в действующую армию относительно того, что победить Наполеона он не сможет, но сможет «перехитрить».

* Как уже отмечалось в данной книге, после реабилитации в марте 1932 г. был вновь зачислен на службу в Красную Армию – в разведуправление (IV управление) Штаба РККА. Осенью 1935 г. он получил воинское звание «комбриг», а еще через два месяца «комдив». С 1936 г. он продолжает работу профессором Академии Генерального штаба РККА. В 1937 г. он был арестован вторично; 29 июля 1938 г. военная коллегия Верховного суда СССР приговорила к расстрелу, и в тот же день приговор был приведен в исполнение. (См.: Думба Андреевич Свечин (). Этапы жизненного пути и творчества. М.: Антология отечественной военной мысли, 1999. С. 24.)

* Тем самым устранялся длившийся более трех лет спор о том, следует ли отдавать ФПС функцию обороны сухопутной и морской границы, снимался вопрос о наращивании морских сил ФПС и создании в ее составе сухопутных войск, в т. ч. дивизий и бригад.

* Такому решению предшествовало почти четырехлетнее обсуждение данной проблемы с ведущими работниками ГОУ и ГОМУ ГШ, с командующими военными округами ВС РФ, рядом военных теоретиков, анализ опыта зарубежных стран в применении модульного принципа.